Лита тащилась по мокрой глине уже битый час, и оттого, что идти было очень тяжело, ей казалось, что времени прошло в два раза больше. Под ногами была вода, липкая грязь, кочки с ржавой высохшей осокой. Сбоку торчали заросли ольхи, и оставалось только радоваться, что они не преграждали путь — пока что. Эти убогие, с облезшими редкими листьями кусты были невзрачны на вид, но Лита так давно не была на Земле или похожих на Землю планетах, что частенько скучала по земной растительности и смотрела на заросли с затаенной тоской. В другое время года тут было бы намного приятнее, а сейчас здесь стояло что-то вроде ноября в Лондоне или Берлине. Дождя не было, но воздух был влажным, словно в нем растрясли водяную пыль.

Лите хотелось писать, от волнения и хлюпающей воды желание стало острее, а вперед еще шагать и шагать, и не похоже, чтоб в конце пути ее ждал уютный туалет с горячей водой и мягкой бумагой. Она затормозила, споткнулась на очередной колдобине, опасаясь, что Улкеш будет сейчас недовольным.

«Мне в туалет надо», — просигналила она ему шепотом, насколько можно думать шепотом.

Улкеш ответил полным недоумением.

«В чем проблема?»

Интересно, он сильно сердится на нее там, глубоко в себе, где она не могла прочитать?

«Я стесняюсь».

«Кого? Меня?» — он, быть может, скорее удивился или недоумевал, но даже мысленный, его голос звучал так резко, что она воспринимала его как возмущение.

«…»

Она не знала, как переводится это ворлонское слово, но точно слышала его однажды — так обратился Кош к своему кораблю, когда они заплутали слегка между звезд и не могли договориться, куда лететь. Лите оставалось только надеяться, что Кош никогда бы не навал свой корабль слишком грубо, особенно при посторонних — это ж был Кош, он был нежен и вежлив. Может быть, это что-то не слишком плохое.

Не настолько плохое.

Лита свернула с тропы и провалилась в кусты. Вокруг ни души на несколько километров кругом, но ей все равно было до крайности неловко, поэтому хотелось спрятаться хотя бы символически, пока она стягивала верх комбинезона (кто придумал эту совершенно неудобную одежду?) и присаживалась на кочке.

Улкеш молчал, но она слишком отчетливо чувствовала его присутствие. Струя мочи глухо журчала, уходя в землю между травинок, сбила с веточки талый листок.

«А Кош, — спросил вдруг Улкеш. — Его ты тоже стеснялась?»

Лита поднялась, натягивая трусы и заправляя фуфайку в комбинезон. Она вспомнила: они с Кошем уходили на много дней на чужие планеты, но, кажется, она никогда не чувствовала никакого неудобства по этому поводу.

С Кошем все было по-другому.

Улкеш снова замолчал. Он думал, что дело не только в нем, но и в самой Лите: она слишком сопротивлялась, не желая смириться с заменой.

Они шли дальше.

Дорога скатывалась по округлому склону и терялась в болоте. Лита долго пробиралась по самому краю, едва не проваливаясь в воду, пока, наконец, не набрела на то, что искала — наполовину затопленный вход в подземный туннель. Удивительно, кому только в голову пришло рыть туннели посреди болота? Или раньше здесь не было так влажно, а потом сменился климат, либо разлилась от неудачно построенной плотины какая-нибудь река? Как бы то ни было, проход вел именно туда, куда им было нужно, а значит, необходимо лезть в воду, каким противным это ни представлялось.

Оказалось еще противнее.

Холодная липкая вода мигом залила сапоги, просочилась сквозь штанины комбинезона, обхватила ноги почти по колено. Если бы только был другой путь, Лита ни за что бы в этот Стикс не полезла, но другого пути, скорее всего, не было, а рыскать по окрестностям в поисках опасно. Оставалось стиснуть зубы и идти.

Туннель был давно заброшен, возможно, он действительно был создан до затопления, стены его покосились и осыпались, бетон был изъеден мхом и искрошен, кое-где торчали железные пруты арматуры. Углубившись чуть дальше, Лита зажгла фонарик, надеясь, что никакое подземное чудище, разумное или неразумное, не увидит свет и не прибежит, чтобы ее съесть или, еще хуже, арестовать. И она обшаривала пространство телепатически, надеясь уловить приближение врагов быстрее, чем они — ее.

Но кругом было безжизненно и тихо, только хлюпала вода под ногами и плясал неверный свет фонарика по обшарпанным стенам. Пока Лита шла, воды становилось меньше — туннель выходил из болота, зато стенки становились все кривее, а потолок — ниже.

«Не полезу дальше, ни за что не полезу», — бормотала Лита, словно пытаясь себя этим утешить. Но все равно продвигалась вперед. Наклонялась, упираясь ладонью в потолок, чтоб не ушибить голову, прижималась к стенке, собирая спиной всю грязь.

Наконец туннель окончился тупиком. Несколько бетонных плит были свалены наклонно так, будто бы раньше здесь был вход куда-то, а теперь его просто закопали. Лита присела на краешек нижней плиты, радуясь возможность отдохнуть немного. Ноги гудели как электрогенератор, было мокро и холодно.

«Не пройдем?»

Лита почти легла на плиту, изогнулась, опираясь локтями, чтобы заглянуть в зазор. Оттуда тянуло затхлым, но все же движущимся воздухом — значит, там была какая-то дырка, вопрос только, достаточно ли большая для того, чтоб в нее пролезть. Лита взобралась повыше — плита, которая была под ней, опасно накренилась, а верхняя закачалась, словно собираясь упасть. Лита тотчас сползла на прежнее место.

«Опасно очень», — ответила она Улкешу.

Улкеш промолчал, прислушиваясь к тому, что по ту сторону завала. Лита, решив помочь ему, протянула руку, положила на край верхней плиты, уходящей вглубь, сосредоточилась, соединяя свои усилия в едином порыве с усилиями ворлонца.

План бытия сместился. Видимое обычными органами чувств растаяло в черной дымке и исчезло, и сознание Литы стремительно перенеслось на ту сторону туннеля — словно ее подключили к парящей видеокамере. Нет, точнее, превратили в видеокамеру с радиопилотом. «Как во сне».

Она поднялась к потолку, закружила, обозревая окрестности. Завидев пятно дрожащего бледно-желтого света, устремилась туда. Свет проникал в коридор сквозь зарешеченное вентиляционное окошко: дальше Лита не прошла бы, потащи сюда физическое тело, но для духа нет препятствий. Улкеш удержал ее у самой решетки: он первым почувствовал что-то неладное. Лита осторожно заглянула через прутья и тут ее словно окатило стеной ледяной воды.

Там, далеко, у бетонных плит, ее тело скрутило болью — ломило в висках, перехватило дыхание, звон в ушах заполнил череп. Лита рванулась вернуться тотчас назад, не разбирая дороги, но Улкеш перехватил ее телепатически, вынуждая оставаться рядом, и чувствуя его силу, она потихоньку пришла в себя.

Сползла с разума черная пелена, и Лита увидела, что вызывало у нее такое смятение. Огромный, как стадион, овальный зал, уходящий далеко вглубь, освещенный редкими моргающими лампами желтого цвета. Они моргали — почему? Что-то черное наползало и отползало, застилая свет. Переливчатая мерцающая шкура, длинные отростки щупалец. Это были истребители и разведчики Теней. В центре зала, упираясь панцирями в потолок, лежали один на другом несколько крейсеров, простиравшихся вширь на сотни метров.

Истребители, похожие на толстых черных мокриц, ползали, перебирая лапами, по стенам и потолку. Лита никогда не замечала за собой инсектофобии, ни одно из земных насекомых не было способно вызвать в ней отвращение или страх — но сейчас она отчетливо почувствовала накатившую тошноту. Эти медленно перетаскивающиеся взад-вперед тела, шевелящиеся конечности, узоры, словно возникающие и исчезающие на глазах. И непрерывный скрипящий шум, в который сливались голоса отдельных существ.

«Но их так много, — бормотала про себя Лита, словно оправдываясь за свой страх. — Они так ползают. И кричат. Как они кричат».

Как это бывало раньше, от криков темных кораблей вслед за страхом и отвращением на Литу накатила волна острой жалости, тем более непереносимой оттого, что ничего невозможно было поправить. Подземный зал представился ей вдруг тюрьмой для черных существ, замурованных здесь без солнечного света, вынужденных ожидать своей незавидной участи, предписанной им другими, — убивать, разорять, уничтожать.

«Идем. Мы все увидели», — Улкеш сгреб ее зависшую душу в охапку и отволок назад, туда, где ее тело распласталось на бетонной плите.

Назад Лита возвращалась, не чувствуя под собой ног и почти не осознавая, куда идет и зачем. Улкеш вел ее аккуратно, разворачивая в нужных местах и перетаскивая через канавы. Очнувшись через пару часов такой бессознательной ходьбы, Лита увидела, что они свернули далеко в сторону от предыдущего маршрута, и слегка удивилась, но решила не дергать своего проводника пустыми вопросами. Вот придут куда надо — сама увидит, что и зачем. Долго ей ждать не пришлось. Улкеш завел ее в дремучие заросли на болоте, и, продравшись через кусты и пройдя несколько метров по бревнышку над водой, Лита увидела прикорнувший у кромки воды ворлонский транспортник. Лопасти его двигателя, напоминающие лепестки огромного цветка, были плотно прижаты к длинному туловищу, испещренному желтыми и красными узорами, а четыре щупальца, точь-в-точь как клюв каракатицы, прятались далеко в зарослях.

Готовая обнимать на радостях его узорчатые стенки, Лита перескочила, держась за ветки, к покатому боку, и провалилась внутрь, в услужливо распахнувшуюся воронку входа. Когда колеблющаяся поверхность корабля сомкнулась за ней, Улкеш покинул ее тело — и оказалось, что он был единственным, благодаря чему она еще могла держаться на ногах, потому что теперь она тут же рухнула на пол тряпичной куклой, совершенно обессиленная.

Сколько она проспала или провалялась в забытьи, она не знала, только Улкеш разбудил ее, когда она и наполовину не выспалась, и велел идти в город и найти гостиницу на ночь. Пусть даже сон в ворлонском корабле восстанавливал силы быстрее, чем обычный, Лита была не очень-то счастлива, что ее выгоняют. Гадая, были ли у Улкеша какие-то веские причины остаться одному или она ему просто надоела, Лита выползла наружу, где уже смеркалось. Улкешев корабль посветил ей фонариком, пока она пробиралась по стволам упавших деревьев на твердую землю.

Мысленно отправив ему благодарность, Лита двинулась в сторону города. Припомнив сведения из ворлонского инфокристалла, она примерно представляла, где искать пристанище. Много времени пришлось потратить на пустынной остановке в ожидании поезда. Противная морось прекратилась, ветер разогнал облака. Лита продрогла в непросохшей до конца одежде, пока стояла, прислонившись к перилам у перрона, безостановочно зевала, запрокидывала голову, разглядывая звезды, складывавшиеся в незнакомые созвездия. Отсюда не было видно ни Солнца, ни звезды, вокруг которой вращался «Вавилон 5», ни звезды Ворлона, которую Лита уже давно привыкла искать на небе так, будто она была роднее прочих. И может быть, поэтому обычно успокаивающий вид ночного неба сейчас вселял тревогу. Или, быть может, потому, что для этой маленькой планеты с неба могла прийти смерть — и прийти очень скоро. Лита слишком устала, чтобы действительно чувствовать страх из-за увиденных сегодня кораблей или того, что могут сделать ворлонцы ради их уничтожения, но в глубине души рождалась тупая и тянущая боль, скапливалась где-то под сердцем и не утихала.

Наконец, подъехал поезд и увез ее в центр. Отель, приткнувшийся неподалеку от главной площади, был отнюдь не первосортный по меркам более крупных колоний, скорее, какая-то ночлежка. Зато на Литу, перемазанную болотной тиной, не смотрели слишком подозрительно, сразу выдали ключи и лениво показали, куда идти.

Она едва добралась до номера, разделась, смыла с себя рыжей и едва теплой водой всю грязь, вытерлась кое-как и рухнула в постель. Сон накрыл ее сразу же, но он был тревожным и беспокойным.

Снилось ей вот что:

Центаврианский Праздник жизни на «Вавилоне 5». Сверкает огнями зал, где в центре накрыт пиршественный стол. Спускаются с потолка на крученых канатах многоярусные люстры, свет дробится в кристаллах подвесок и переливается радугой. По углам стоят букеты цветов в высоких вазонах, осыпанные блестками и перевитые лентами. Толпы гостей разных народов и рас — высокие гребни центаврианских мужчин и наголо обритые макушки центаврианских женщин, костяные наросты минбарцев, склоняющих головы над стаканами с прозрачной водой, пятнистые шкуры нарнов и плоские безносые лица дрази в пурпурных и фиолетовых шейных платках, даже пак’ма’ра шевелит щупальцами, сгорбившись над тарелкой. Стол ломится от напитков и яств: здесь и бривари, и джала, и водка с шампанским, и коктейли на основе мартини, и неразбавленный ром. Рябчики, фларн, лягушачья икра, свежее спу и сушеные абрикосы, тонущая в приправах жареная свинина и слабосоленый лосось. Главное блюдо — Лита, распростертая в центре стола на подносе и насаженная на вертел. Вертел протыкает ее насквозь, проходя через задний проход до самого горла, она чувствует его в себе всеми пронзенными внутренностями. Стоит пошевелиться или просто вдохнуть, как ее охватывает острая — насколько это возможно во сне — боль.

Тело ее облито лимонным соком и посыпано смесью всевозможных душных приправ. Лавровый лист прилип с внутренней стороны бедра, желтые полосы горчицы подчеркивают полукружия грудей, базилик просыпан по ребрам, черный перец жжет лунку пупка, сухие шпильки гвоздики путаются в волосах. Гости, сгрудившись кругом, лижут бока и бедра, обжигаясь острой подливкой, кривясь и морщась, и сладострастно вздыхая.

Возглавляет пир человек в роскошном облачении римских епископов, в папской тиаре над бледным лицом. У него волевой подбородок с ямочкой и горящие фанатическим блеском глаза. Благословляя собрание сложенными крестом пальцами, он кричит:

— Ничего не меняется! Безнравственность, жесткость, разврат. Огонь! Я предам вас огню!

Центаврианский вельможа с пышным гребнем волос и опухшим от пьянок лицом вскарабкивается на стол, становится на колени возле Литиных ног, расстегивает расшитый позументом сюртук, выпуская на свет шесть гибких щупальцев.

Дрази дерутся на вилках по обе стороны стола, вырезают с ребер полоски кожи и мяса. Сбоку подкрадывается тот, кто кажется Лите страшнее всех — облаченный в черное низенький круглоголовый человек, даже за обеденным столом не снимающий черных перчаток. Он тащит серебряную вилку и нож, подставляет под голову Литы серебряную тарелку с черной каймой, произносит тихо, но четко — каждое слово отдается грохотом в голове:

— Неет, все вы не правы, самое вкусное у нее — это язык. Остренький ее язычок, сколько гадостей и дерзостей он наговорил, а теперь заплатит за все.

Лита цепенеет от страха, забывает дышать, стискивает челюсти, откидывая голову на бок. Бестер, ловко разжав ей зубы вилкой, просовывает в рот нож и кромсает язык у корня. Челюсти сводит судорогой и зубы скрежещут по металлу. Маленький кусок мяса плюхается на тарелку, Лита хрипит, захлебываясь кровью, стекающей в глотку вниз…

И просыпается, кашляя, садится резко в кровати и смотрит на едва освещенную блеклым утренним светом стену перед собой и полуоткрытую дверцу шкафа.

Засыпать снова уже не было толку — за окном царила предрассветная сизость. Скоро нужно вставать и снова работать. Лита поднялась, зажгла лампы, принялась одеваться. На этот раз ей нужно было идти на прием к членам правительства, и нарядилась она подобающе — в темно-синюю юбку и пиджак того же цвета со скрепленным воротом. Позолоченную брошку прикрепила туда, где осталась дырка от значка пси-корпуса, причесалась, подвела ресницы и брови, продела в уши сережки. В общем, придя в отель работником сантехнических служб, выходила настоящей леди.

Жаль только, что пришлось снова отправиться на болота к ворлонскому кораблю, чтоб захватить Улкеша, и только потом идти в центр. Нельзя сказать, чтоб ей слишком хотелось вести переговоры в одиночестве, хотя где-то мелькала мысль, что она бы вполне справилась. Но отстаивать это убеждение перед Улкешем было бы сущей глупостью, и самое плохое — он бы мог в самом деле отправить ее одну, предоставив потом разгребать все последствия самостоятельно.

Да и кто мог поручиться, что местные власти захотят разговаривать цивилизованно, а не схватить ее, как самозванку, заточить, убить или переправить в Пси-корпус? Они сотрудничают с Тенями — что заставит их быть вежливыми с ворлонским посланцем? Прячущийся внутри Улкеш внушал надежду, что вдвоем-то они смогут выпутаться из любых неприятностей.

Правительственное здание возвышалось над центральной площадью кирпично-красной махиной, разительно выделяясь среди прочих строений гладкостью стен и изысканностью архитектуры. По карнизу шел витой орнамент лепнины, покрашенный в белый цвет, эффектно выделяющийся на красном. Восемь белых толстых колонн обрамляли вход, выдавая кудрявыми капителями подражательство эпохе барокко, столь дивно смотрящееся здесь, за несколько тысяч световых лет от Земли. Несмотря на претенциозность и помпезность, здание умудрялось смотреться гармонично и даже привлекательно — очевидно, специфический вкус местных заказчиков соединился со сноровкой талантливого архитектора.

Лита поднялась по широким ступеням, размышляя о том, насколько ей не внушает доверия к местным властям такой сильный контраст между их резиденцией и прочими халупами, выглядящими убого даже в центре, не говоря уж о трущобах на окраине. Вон, правда, слева виднеется еще один барочный особняк… но, вероятнее всего, это личное жилище губернатора или еще какой крупной шишки.

Заспанный вахтер в служебной будке перед турникетом спросил раздельно, с нажимом:

— Вы. Куда.

Лита провела у него перед носом идентификационной картой и объявила:

— Я Лита Александер, дипломатический атташе, — она проглотила, какое именно государство она представляет. — Мне нужно встретиться с губернатором.

Страж этой цитадели вяло защелкал по клавиатуре своего компьютера.

— Вы записаны?

— Да, — ответила Лита: Улкеш сообщил ей, что обо всем договорился.

Вахтер пожевал губу, потирая лысину. Взгляд его был по-прежнему лишен осмысленности.

— Проходите.

Дождавшись, когда красный огонек на панели турникета сменится зеленым, Лита проскользнула внутрь. Первое препятствие они преодолели, но, оказалось, что это еще не конец и прорваться к представителю власти в этой крохотной, но гордой колонии не так-то просто даже по предварительной записи. У секретаря выяснилось, что губернатор совершенно внезапно и совершенно срочно отбыл на какую-то важную деловую встречу на орбите, и сможет принять посетительницу не ранее четверга следующей недели — и никак иначе. «О люди, — заметил Улкеш, — планируют на недели и месяцы вперед, не зная, что могут завтра умереть». Лита дернулась нервно и потребовала настойчиво, чтоб в таком случае ее отвели к специалисту по инопланетным контактам. По правде сказать, этот человек и был нужен Лите даже больше губернатора, потому что именно он, по предварительным данным, впутал колонию в союз с Тенями. Пусть даже исчезновение губернатора казалось очень подозрительным.

Ей пришлось прождать в приемной полтора часа, прежде чем, наконец, ее впустили к Ван Майру.

Вход в его кабинет вел через двойные двери, каких Лита ни разу в жизни не видела, даже в кино — одна открывалась на себя, вторая — от себя. Внутри было просторно и светло: тяжелые матерчатые портьеры были отодвинуты в стороны по краям огромного окна и перевязаны лентами. На стенах висели длинные полки, уставленные папками, на корешки которых были наклеены ярлыки разного цвета. Можно было подумать, что Лита оказалась в музее или перенеслась на машине времени лет эдак на сто назад — если бы не современные компьютеры, один из которых занимал почти половину стены, противоположной полкам, а второй, переносной, стоял на широком, сделанном под темное дерево столе.

За монитором сидел Ван Майр, долговязый и худой человек лет пятидесяти на вид. Бросалось в глаза несоответствие дорогого, с иголочки, костюма и торчащей над белым воротничком головы на тонкой шее. Взъерошенные седоватые волосы, выпуклый лоб с сильными залысинами, темные, глубоко посаженные глаза, выпирающие косточки под глазами делали облик болезненным и беспокойным, а глубокий бордовый цвет пиджака только подчеркивал бледность кожи.

— Ну-с, — равнодушно проговорил он, глядя мимо Литы в пространство. — С чем пожаловали? Присаживайтесь, — он произносил слова с заметным акцентом, только Лита не могла определить, каким именно.

Лита села в кресло напротив стола, сложила на коленях руки.

— Я Лита Александер, атташе ворлонского посла, — после слова «ворлонского» взгляд Ван Майра наконец-то сфокусировался на ней. — Я уполномочена представлять правительство Ворлона в переговорах с вашей колонией… — посредине такой долгой фразы потребовалось перевести дух. — Мы осведомлены, что ваша колония предоставила укрытие военным силам инопланетной расы, известной — нам всем известной — как Тени. Мы настаиваем, чтобы все договоренности между вашей колонией и представителем Теней были расторгнуты, а военная база удалена с планеты.

Пока она говорила, взгляд Ван Майера становился все более осмысленным и все более жестким.

— Удалена, — повторил он. — А иначе — что?

— А иначе мы пришлем планеткиллер и уничтожим планету.

— Вот так? Вот так прямолинейно и просто? Даже не поиграете в дипломатию, не попытаетесь поуговаривать нас, не прикинетесь, что все делаете ради нашей же пользы? Я слышал, что вы хорошие парни, нет?

— Что ж. И честность — благо.

— Я вам не верю. Это все пустой блеф. Вы хотите расстроить наши соглашения с… кем бы то ни было, между прочим, с чего вы взяли, что у нас вообще есть хоть какие-то соглашения с этими, как вы их называете, Тенями? Мне ничего неизвестно об этом.

Не нужно было прибегать к телепатии, чтоб догадаться, что Ван Майр лукавит насчет соглашений. Лукавил ли он насчет блефа? Если нет, его можно было бы назвать дураком: ворлонцы уже испепелили три планеты, и маловероятно, чтоб такие новости не доходили даже до этого захолустья.

Лита поднялась молча, протянула руку прямо к лицу Ван Майра — пальцы застыли в воздухе, не коснувшись виска. Он едва не отшатнулся, но замер, увидев, как полыхнули белым светом ее глаза.

А в следующее мгновение мир вокруг него исчез, он оказался на площади перед резиденцией. Солнечный свет, обливающий окрестности, вдруг померк, и, запрокинув голову, Ван Майр увидел наползающий на их светило темный диск, окруженный множеством снующих точек. Он видел, как выбежали из своих домов жители его планеты, задрали головы кверху, прикрывая глаза ладонями, вглядывались в приближающееся чудовище, сожравшее солнце. Они спрашивали друг друга, что это такое, — но ответа не успел услышать никто. Стремительно обрушилась с неба стена огня, взлетели, взрываясь на тысячи мелких кусочков, бетонные и кирпичные здания, расплавился и закипел асфальт, и земля под ногами пошла глубокими трещинами. А люди, как стояли с запрокинутыми головами, так на месте и превратились в пар, смешавшийся с дымом, огнем и пеплом; и когда планета распалась на глыбы, всю труху с поверхности унесло в открытый космос, от присутствия людей не осталось ни следа.

Ван Майр очнулся в своем кресле, вцепившись пальцами в край стола. Убрав руки, он увидел, что на полированной поверхности остались влажные пятна. Он перевел изумленный взгляд на Литу.

— Все так и будет, если вы не заставите Теней уйти.

Если Ван Майр и не поверил до конца Литиным внушениям — ведь, в конечном итоге, это банальная телепатия, каждый продвинутый телепат может проделать что-то эдакое — то открыто препираться дальше он не хотел. Заявив, что все понял, принял к сведению и будет действовать по обстоятельствам, он поднялся, предложил Лите убраться (разумеется, звучало это куда вежливее, как «вам пора») и изъявил желание проводить ее до выхода. «Опасаетесь, что буду шастать без присмотра по вашей резиденции и шпионить, да, Ван Майр?» Мог бы и охрану приставить, но отчего-то ему хотелось пойти самому.

Пошли они по другой лестнице, не по той, что привела Литу в кабинет.

— Послушайте, мисс Александер, — сказал он, распахнув перед ней двери из коридора на лестницу — они тоже были как из музея, и Ван Майр открывал их жестом старомодного джентльмена. — Вот вы, красивая молодая женщина…

«Какой все-таки смешной человек. Такие пошлые комплименты перед какой-нибудь гадостью. Пожалуй, он был бы мне даже противен, если бы не… если бы что? Может быть, эта боль в глазах».

— Зачем вы связались с ворлонцами? Они используют вас, вертят, как хотят. Все, что вы мне наговорили здесь — я же знаю — все это не ваше, чужие слова, чужие убеждения. Ну зачем вам это?

— Я бы ответила на этот вопрос, — чуть резковато, холодно и с сожалением сказала Лита, вздернув нос, — если бы вы правда спрашивали, а не упрекали.

— Упрекаю? Да мне просто вас жаль. Марионетка Ворлона. Вы же не можете не понимать, что таким образом предаете человечество.

— Я никого не предаю. Вы сами не знаете, что для вас лучше.

Ван Майр лишь ухмыльнулся криво, глядя на Литу тяжелым печальным взглядом. Спустившись на пролет ниже, она спросила в свою очередь, решив, что фамильярные приставания Ван Майра дают ей право удовлетворить свое любопытство.

— А вы? Что вы попросили для себя у мистера Мордена?

— Мис… Кого? Вы его знаете?

— Конечно, знаю. Друзей следует держать близко, а врагов — еще ближе.

— Я попросил… если вам так интересно… бессмертия для своих детей.

— Ван Майр, вы читаете сказки?

— Я взрослый человек, мисс Александер. Давно нет.

— Зря. Иначе не покупались бы на них так легко.

Они вышли на крыльцо черного хода. Солнце Эрии-4, ослепительный огненный шар, более желтый, чем земное Солнце, висел высоко в небе, и Ван Майр запрокинул голову, прикрывая ладонью глаза, чтоб посмотреть вверх.

Дорога обратно пролетела гораздо быстрее и вышла совсем неутомительной, потому что они с Улкешем летели на ворлонском транспортнике. Лита дремала в уютной нише, сделанной кораблем специально под ее рост. Улкеш разговаривал с правительством Ворлона, распустив щупальца над коммуникационной доской. Приоткрывая глаза в полусне, Лита видела его холодное приглушенное сияние. Корабль пел ей песню, в которой слышались отголоски древних сражений с порождениями тьмы на далеких безлюдных планетах, какие она и вообразить себе не могла. Она засыпала под этот мерный, пульсирующий напев, а просыпаясь, слышала историю с того же места, на котором заснула.

Вскоре после возвращения на станцию посол вызвал Литу к себе. Причин для вызова могло быть много, Лита привыкла давно, что редко какой день может провести без дела, и поэтому не сразу догадалась, чего понадобилось Улкешу на этот раз. Только когда он, пронзая сурово ее красным глазком, произнес:

— Долг. Непослушание, — она вспомнила свою злополучную попытку помочь девушке на Эрии-4 и завуалированное обещание Улкеша поквитаться с ней позже.

Ей стало не по себе. Она замерла напротив Улкеша, вытянувшись по струнке, завела руки за спину и сказала, храбро не отводя глаз:

— Я прошу прощения за этот необдуманный поступок. Я знаю, что не должна была… — Улкеш не дал ей договорить, что именно не должна, вскинув недовольно лиловую змеиную голову. Слова не убеждали его.

— Сними одежду и встань у стены.

Лита вздохнула поглубже, чувствуя, как першит в горле от ядовитого воздуха и раздуваются жабры, безотчетно схватилась за шею, словно пытаясь утихомирить этот инородный орган. Она знала уже, что задумал Улкеш, и ей очень хотелось бы этого избежать. Если бы только этот ворлонец не был упрям, как скала.

— Но, посол, — последняя жалкая попытка пробиться сквозь ледяной панцирь его упрямства и уверенности в себе и своем отношении к ней. — Поймите же, я на самом деле жалею о том, что я сделала тогда. И я стараюсь делать все как надо, выполнять ваши поручения — не потому, что я боюсь боли или чего-то такого! Зачем это смешивать? И что хорошего в послушании из страха?

Улкеш беззвучно двинулся на Литу, совсем немного, на пол человеческих шага, но ей уже захотелось отшатнуться. Она улавливала в его молчании оттенки разнообразных, не совсем понятных чувств, волей-неволей она переводила их на свой, человеческий язык, и выходило у нее одно: Улкеш презирает ее, считает бестолочью, которую нужно учить и учить.

Чтобы не оказаться припертой к стене, как того и хотел Улкеш, Лита шагнула не назад, а в сторону. Но ворлонец, развернувшись всем корпусом, переместился ровно на такое же расстояние и снова навис над ней, беззвучно ожидая, когда она сдастся и выполнит его приказ.

Она вспомнила, как впервые столкнулась с ним и его методами еще на Ворлоне. Тогда он ударил ее за непочтительное, по его мнению, обращение к нему и страшно напугал. Появившийся вовремя Кош увел ее прочь, а когда она спросила, почему тот, другой ворлонец так с ней обошелся, ответил:

— Восемь-десять веков назад никто на Земле не удивился бы.

Лита припомнила долгую и жесткую историю своей расы, задумалась над тем, как недолговечны — особенно в сравнении с длиной жизни почти бессмертных существ — были понятия о должном и недолжном, жестком и человечном, затверженные с детства и кажущиеся бесспорными. Она сказала Кошу:

— Но ведь у нас теперь все другое, мы уже не те люди — разве не стоило бы ему быть в курсе, если он хочет с нами общаться?

Кош ответил:

— Вы все те же, — и ушел, предоставив гадать, что бы значили его слова в контексте всего происшествия, согласился ли он с Улкешем или опроверг его.

Теперь рядом с ней не было Коша, и никто не мог защитить от Улкеша, так и оставшегося в своих представлениях о человечестве на уровне средних веков — так, по меньшей мере, казалось Лите. Ей казалось, уж он-то, читающий все ее мысли, как открытую книгу, должен бы понимать, как ей обидно, и больно, и страшно, и, самое главное, ни к чему хорошему этот страх привести не может и не приведет, и она заслуживает другого обращения — если не из уважения, то хоть из жалости.

И она снова шагнула в сторону, избегая жгущего, как лазер, красного луча. Улкеш, это жуткое существо в лиловом скафандре, испещренном узорами, сдвинулся следом на тот же шаг. У него были свои представления о благе. Ромбовидная панель на его груди замерцала переливающимися огнями, сопровождая перезвон его голоса.

— Подчиняйся.

Лита знала, что не сможет долго ему противостоять, и все же что-то заставляло ее сопротивляться, будто еще оставалась призрачная надежда, что случится вдруг что-то — и он изменит свои намерения. Но чуда не произошло, Улкеш был непреклонен. И Лита больше не могла обманывать себя: если она все равно уступит, как и прежде, рано или поздно, так зачем тянуть?

Еще один шаг, теперь уже назад, к столику возле стены, в которой прорезаны окна-светильники. Улкеш остался на месте, наблюдал за ней, чуть повернув набок голову. «Он хочет сломать меня, чувствует, что я не готова подчиняться ему безоговорочно, ему это не нравится». Ей бы хотелось сказать себе, что такими методами у него ничего не получиться, напротив, он только сильнее настроит ее против себя — но она уже сама не была так уверена. Потому что выходило всегда так, как хотел он. Как он требовал, она разделась, сложила одежду на столик. Повернулась к стене, оперлась ладонями, уже зная по прошлому опыту, что это не лишне, если она не хочет упасть. Потому что Улкеш бил сильно и больно, создавая трескучие энергетические разряды, свивающиеся в узкий, сверкающий синеватым светом бич. После первого же удара Лита вскрикнула, последующие заставили ее кричать в голос, выгибаться в бессильной попытке уйти от боли, раздирающей то спину и плечи, то бедра, волной растекающейся по всему телу. После еще нескольких ударов она уже кричала «не надо, не надо», захлебываясь слюной и срываясь на визг. Сквозь пелену из слез Лита видела перед собой покачивающуюся темно-серую пористую стенку, слышала за спиной сухой треск — и время от времени начинала кричать заранее, от одного страха, прежде чем очередной разряд достигал ее тела.

В какое-то мгновение особенно невыносимой боли ей показалось, что Улкеш никогда не остановится. Она развернулась, прикрывая локтями грудь, а ладонями — лицо, опустилась на колени, наклонившись так низко, что едва не подметала волосами пол, на который капали, скатываясь по щекам, слезы, и замерла так.

И услышала над головой голос Улкеша:

— Встань. Ты свободна.

Лита поднялась, цепляясь за столик. Когда она одевалась, ее начало трясти так, что зуб на зуб не попадал, пришлось присесть на табуретку, кстати оказавшуюся рядом, и отдышаться чуть-чуть. Натягивая рубашку, Лита скосила глаза на плечи, и испугалась, увидев набухший кровью рубец, тянущийся, судя по ощущениям, через всю спину. Ниже все было еще хуже.

«Все должно быть не так уж плохо, — Лита попыталась успокоить себя. — Оно выглядит не очень, но пройдет через неделю-другую без следа». Она выдохнула, чувствуя, что дрожь стихает. Следы от ударов еще ныли, но изнутри уже поднималось и расходилось по телу странное тепло, и Лита сама не понимала, да и не очень-то хотела понимать, почему ей стало вдруг спокойно и хорошо, словно болью вынесло из души все тревоги и страхи, как уносит грозою нестерпимую духоту и пыль. Ей стало стыдно: признать, что ей, против всех ожиданий и доводов рассудка, стало легче после такой экзекуции, значило согласиться, что Улкеш в чем-то прав. И значило, что она окончательно проиграла.

Избегая смотреть на ворлонца, отвернувшегося к инфопанели и не обращавшего на нее внимания, Лита застегнула пиджак, пригладила, как могла, волосы, надела кислородную маску и выскользнула из каюты.

В коридоре Лите встретилась Деленн, которая сказала «добрый вечер» и настороженно заглянула ей в лицо. Лита невнятно поприветствовала ее и ускорила шаг, отворачиваясь. Деленн — чуткая, Деленн сразу заметит, что с Литой что-то не так, что она рыдала недавно, глаза еще не просохли от слез, а тушь растеклась. Деленн участливая, и обязательно, дай ей только шанс, полезет с вопросами «что случилось? могу я чем-то помочь?» А Лите меньше всего хотелось слышать такие вопросы, тем более — отвечать. Деленн бы пришла в ярость, узнав, как обходится с Литой Улкеш, и, что самое неприятное — она, без сомнения, догадывалась о том, кто виновник Литиных слез, недаром же столкнулись в посольском секторе. От кого еще могла бежать Лита, растрепанная и заплаканная?

Но ей совершенно не хотелось обсуждать свои отношения с ворлонским послом, не хотелось сочувствия — потому что сочувствие это будет перемешано с гневом в адрес ворлонцев. И как бы Лита сама не злилась на Улкеша, ей больно было слышать от других что-то плохое про него.

Они будут говорить, что он жестокий, равнодушный, надменный, что он использует ее и в грош не ставит. А она никогда не сможет объяснить, почему чувствует иначе. Больше того — если она попробует, они будут еще больше жалеть ее и еще больше ненавидеть ворлонцев, решив, что ее обманули, задурили голову, заманипулировали и, может быть, телепатически лишили воли.

Как там сказал ей Ван Майр? «Марионетка ворлонцев».

И ведь они могут быть правы. Сказать им: нет, нет, я совершенно не чувствую себя марионеткой. Если бы это было так, у меня не было бы никаких сомнений в Улкеше, я бы никогда не злилась и не обижалась на него, и не тосковала бы все время по Кошу. Они могут ответить: ты чувствуешь только то, что они хотят, чтоб ты чувствовала, а зачем им это — кто знает. Это ж ворлонцы. И не поспоришь ведь — они правда ворлонцы.

Поэтому Лита чуть ли не бегом убежала от Деленн, а та смотрела ей вслед сочувственно и недоуменно.

У себя в каюте Лита достала припрятанную ранее бутылку вина, решив, что после всех передряг заслужила немного развеяться, налила себе полную чашку (все бокалы она вынесла вместе с мебелью, когда приводила комнату в устраивающий Улкеша вид), переоделась в ночную сорочку и забралась под одеяло с чашкой вина, оставив только маленький ночник над кроватью. Вскоре ей стало совсем хорошо. Она еще несколько раз доливала вина, пока не захмелела так, что пальцы с трудом удерживали скользящий фарфор. Поставив чашку на пол, Лита перевернулась на живот, просунула руки под сорочку и принялась гладить себя по бокам и спине, очерчивая пальцами саднящие ссадины — эта легкая боль, даже не боль, а едва заметное тянущее ощущение, была очень приятна. Вскоре к ней присоединились другие ощущения: они накапливались в теле, набрякали и требовали выхода. Диковинно-извращенные, мучительные и приятные фантазии заполнили разум.

Вот она входит в кабинет Пси-корпуса, один из многих, безликий, прилизанный, ярко освещенный скрытыми в стенах светильниками. Стулья отставлены к стенам, а в центре, возле сдвинутого на самую середину стола, стоят мисс Винтерс и мисс Келси. Встречают ее насмешливо-возбужденными взглядами, лучше всего говорящими, что здесь ожидается совсем не беседа.

...

Мисс Келси, прямая, как палка, стройная, хищная, раскрывает с треском пакет медицинских перчаток, натягивает одну на правую руку, поднимает ее вверх, а Талия, не теряя отрешенного и осторожного выражения лица, аккуратно смазывает перчатку, выдавливая из тюбика густую полупрозрачную субстанцию. Глаза мисс Келси сверкают из-под каштановой челки, на щеках играет яркий румянец.

Мисс Келси погибла здесь, на «Вавилоне 5», в позапрошлом году. А Талия лишилась себя и спрятана в застенках Пси-корпуса, и если еще жива — ее жизнь не лучше смерти. А Лита, единственная уцелевшая из них, валяется сейчас на матрасе в пустой комнате, снятой для нее ворлонцами, и фантазирует, бесстыдно используя их образы. Хорошо ли это? Впрочем, это же мысли, просто мысли. И никто не узнает их, не сможет подсмотреть.

И ей не очень-то жалко мисс Келси, хоть она мертвая, а о мертвых нельзя говорить плохое. Но она была жестокой и самодовольной, хоть и красивой. И смотрела на Литу, как на вошь — потому что Лита была П-5, и никогда бы не смогла стать равной мисс Келси, как бы ни старалась. А тогда она старалась — она хотела угодить ей, боялась ее, обмирала от презрительного «хорошо» и злилась на сердитое «плохо». Пусть теперь мисс Келси покоится с миром, а ее образ, причинивший Лите в прошлом немало зла, принесет ей теперь немного удовольствия. А Талия… Талия — это совсем другое.

Как-то раз они переспали друг с дружкой, а Лита испугалась того, что произошло, она решила, что это испортит все и они не смогут общаться, как раньше. Потом их дороги разошлись… а потом получилось, что Лита сама подставила Талию. Видит Бог, она не хотела, она даже не думала, что из этого выйдет, когда посылала сигнал.

«Прости меня, Талия, прости… что я фантазирую о тебе сейчас вот так, не зная даже, где ты и как ты. Прости. Я ничем не хочу обидеть тебя или оскорбить, ты просто… такая красивая, такая…»

...

Оргазм настиг в тот момент, когда она, прижав руку всем своим весом к лону, поворачивала пальцы внутри. Мир словно взорвался яркими сполохами, сердце громко стучало, разгоняя горячую кровь, пульсирующую везде, где только можно, — в виске, прижатом к матрасу, в сосках, царапающихся о грубую ткань простыни, в подушечках пальцах, и, конечно, сильнее всего там, куда так сильно прижимались пальцы.

Обессиленная, Лита заползла повыше и распласталась на кровати, глубоко дыша и блаженно улыбаясь в темноту. Она бы тут же и погрузилась в сон, но некоторые привычки были сильнее усталости, и она встала, на ватных ногах прошла к душевой, придерживаясь за попадающиеся по дороге стенки. Подмывшись и вытеревшись как следует, она вернулась назад в постель, укрылась одеялом и почти сразу заснула.

Отредактировано Анаптикс (05.01.2018 23:04)