Поднявшись утром в непривычно умиротворенном расположении духа, Лита отправилась к своему послу. Уже в прихожей, надевая маску, она заметила сквозь полупрозрачную дверь сполохи яркого света и замерла у порога, боясь войти. Дверь распахнулась перед ней сама, и раздался голос, произнесший по-ворлонски:

— Входи же.

Лита просочилась внутрь, сняла маску, на ощупь поставила ее на столик — она не могла отвести взгляд от парящего в комнате существа.

Скафандр был отодвинут в сторону, а посреди, уходя белоснежными крыльями к потолку, возвышалась окутанная светом фигура. Вначале Лите показалось, что свет заменяет лицо, но затем тот, кого она знала как Улкеша и второго Коша, обернулся.

Это лицо ничем не отличалось от человеческого складом и общими чертами, и все же было в нем что-то несказанно иное, словно привычные черты служили лишь средством выражения бесконечно далекого создания. Ощущение это еще более усиливалось от несвойственной обычным живым лицам безупречной симметрии, наводившей на мысли о твердой руке ваятеля, а не прихоти природы. Подобный отвесному сколу айсберга лоб возвышался над ровными крыльями бровей. Губы были плотно сжаты, а глаза горели холодным огнем.

Четкие выверенные линии, казалось, принадлежали мраморной статуе, и вместе с тем весь облик не был застывшим и непроницаемым — он был словно сплетен из струящихся и колеблющихся потоков света и, казалось, даже воздух рядом дышал и волновался. Свет был его волосами, свет обвивал точеную шею, всполохи света были одеждой.

Как причудливо сходились лед и огонь, там, где лед был подвижен и гибок, а огонь обжигал холодом, а не жаром, и таким же неуловимо парадоксальным для земного взгляда было выражение его лица. В нем обитало совершенное спокойствие и гармония, соединенные с твердостью мужества, доходящего до упрямства. Сознание собственной силы и готовность ее отдать, беспощадность и трезвенное внимание, взыскательность и требовательность, ярость и гнев, такие страшные, что Лите захотелось съежиться у его ног и превратиться в пылинку, хоть она знала, что этот гнев предназначен не ей. Она бы никогда не поверила, не увидев воочию, что гнев в пределе своей интенсивности может сочетаться с предельной же бесстрастностью и отрешенностью от бурления чувств — тем, что на Земле называют «перестал владеть собой из-за эмоций». Тот, кто стоял сейчас перед ней, владел собой полностью, и гнев его жил в нем как часть его самого, а не нечто внешнее, налетающее откуда-то и захватывающее личность в плен.

Он не был слишком высок, но Лита чувствовала себя совсем крошечной. Стояла и смотрела, и не хотела — да и не смогла бы — отвести глаз, и думала о том, что впервые видит в действительности настоящего ворлонского воина, стоящего на страже порядка, чуждого слабости, не знающего сомнений.

А потом все изменилось, и Улкеш снова предстал перед ней таким, каким она его знала — медузовидным существом из голубоватой полупрозрачной материи.

— Почему? — только и смогла выговорить она.

— Тренируюсь, — однословно ответил Улкеш, пролетев к скафандру.

— Так что ж, значит, это была иллюзия? — потрясенная, с напором спросила Лита. — Все это внушено?

Улкеш захлопнул механическую голову скафандра и развернулся к ней полумесяцем-рогами.

— Нет. Нисколько. Плоть скрывает покровы духа, явить его — требует сил.

Лита растерянно развела руками. Как бывало не раз, она и понимала что-то, и не была уверена, то ли она понимает, что должна.

Улкеш подплыл к ней ближе и спросил, сверкая красным глазом:

— Кто ты?

Лита улыбнулась беспомощно, опуская глаза. Если она чему-то и научилась у ворлонцев, так тому, что на этот вопрос с наскока не ответишь.

— Неужели ты думаешь, что-то, как ты выглядишь, значит, кто ты на самом деле? — продолжил Улкеш.

Лита подцепила рыжую прядь волос пальцами, оттянула так, чтоб посмотреть на нее и задумалась.

— Но мы… я все равно вижу что-то определенное, человеческие черты в том, что вы показываете… в вас. Это что значит?

— И что это значит?

О, мои ворлонские учителя, подумала Лита, как я вас ненавижу временами за то, что вы требуете самой отвечать на вопросы, когда я хочу просто узнать ответ у вас!

— Наше сознание слишком связано с материальным и не может воспринимать чистый дух иначе, чем материальные образы?

— Да, — произнес Улкеш таким тоном, словно Лита была учеником, несколько лет неспособным сложить два и два и наконец сделавшим это.

Улкеш протянул ей очередной инфокристалл.

— Следующая планета. Изучай.

Только тут Лита вспомнила, о чем она так хотела спросить ворлонца и о чем совсем забыла.

— С Эрии-4 выгнали корабли Теней?

Улкеш покачал головой.

Лита вздохнула глубоко, опустила голову, переминаясь с ноги на ногу. Постояла, словно надеясь услышать и спросить еще что-нибудь, поглядела на Улкеша, всем видом излучающего неприступность, и вздохнула еще раз.

— Что ж, у них еще неделя…

Улкеш молчал.

Уже направляясь к двери, Лита еще разок оглянулась на Улкеша, вспоминая его в ином облике. Ни с того ни с сего в голову вдруг полезли воспоминания о недавнем сне, а вслед за ними — о других нескромных фантазиях. «Как мне вообще могло такое присниться? Странное существо — человек со всеми его потрохами». Она вспыхнула, отвернулась к двери и поспешила навести стены в сознании. Это оказалось ошибкой — Улкеш, вполсилы следивший за ней, встрепенулся, поднял голову:

— Что ты скрываешь?

Лита покраснела еще сильнее, пятясь к двери.

— Нет, ничего, — заикаясь, проговорила она.

Трудно сказать, что там себе надумал ворлонец, но нежелание Литы открывать блок или объяснять, по какому поводу она прячется, раззадорили его. И так как он не любил тратить время на пустые разъяснения и уговоры, да и церемонностью в обращении никогда не отличался, то он просто-напросто оглушил Литу разрядом у двери и прижал телепатически, вскрывая сознание, как консервную банку. Она прекрасно понимала, что лучше бы сразу уступить, больней же будет, но нахлынувшее смущение вогнало ее в ступор, да и слишком тщательно возводила она блоки вокруг этой щепетильной области. Не стоило и надеяться, что Улкеш не прорвется, — и он прорвался, и, как сквозь разрушенную плотину, на него выплеснулись сумбурные и блажные мечтания Литиных влажных ночей. Лита стояла вся взмокшая, красная, чувствуя себя так, будто к ней пришли с обыском и вывернули наружу полочку с грязным и помятым эротическим бельем.

Некоторое время Улкеш молчал, Лита тоже молчала — она бы сейчас не смогла произнести ни слова. А затем он спросил:

— Почему?

Лита развела руками, не понимая, избегая прямо глядеть на него.

— Почему меня должно было это обеспокоить?

Она глянула на него исподтишка, удивленно — учуяв в его голосе не вопросительно-недоуменный, а скорее экзаменационный оттенок.

— Ну это как… это же неприлично, — попыталась сбивчиво объяснить она.

Улкеш смотрел. Она чувствовала в нем ровное, спокойное настроение, в котором не было даже недоумения или любопытства, но что-то трудноопределимое — знание, взгляд сверху вниз, желание научить.

— Это ваша природа, — ответил он.

Лита привыкла жаловаться самой себе на сложность взаимоотношений с ворлонцами, на неудобство и тяготы общения с ними людей, а теперь впервые ей пришло в голову, как нелегко может быть им с людьми. Существам из воздуха, света и невесомой материи, нестареющим, не устающим, приходится иметь дело с созданиями из плоти, и крови, и костей, хрупкими, легко ломающимися, болеющими, требующими воздуха и воды, с удручающей периодичностью желающими есть, спать, ссать, трахаться — и теряющие способность действовать и думать, если лишить их этого.

— Наверное, вы презираете нас.

Она ловила поток странных чувств от Улкеша, но не могла их обозначить и назвать. Наконец, он произнес:

— Зеркало. Другой видит то, что в нем самом.

Лита посмотрела удивленно и несколько обиженно.

— Вы хотите сказать, мы, люди, презираем тех, кто кажется нам слабее и плоше, и проецируем такое же поведение на вас?

— Нет, вы сами себя презираете.

Как ей с ним тяжело. С Кошем было совсем иначе. Нет — шепчет услужливая память — с Кошем тоже было очень непросто, только ты так сильно любила его, что на все закрывала глаза.

— А вы нас нет?

— Нет.

И словно увидев, что ей мало будет простого «нет», добавил:

— Нет. Никогда.

И она услышала в его голосе что-то похожее на печаль.

Вернувшись в свою каюту, Лита вызвала по связи Иванову — она уже привыкла, что Иванова выполняет роль начальника станции, тем более что иметь дело с Шериданом, совсем недавно вернувшимся то ли с За‘Ха’Дума, то ли с того света, ей не хотелось.

— Через семь дней ворлонцы будут бомбить Эрию-4, — она все еще не была уверена, не влетит ли ей от ворлонцев за разглашение подобных сведений, хотя какой это секрет после беседы с Ван Майром? Ван Майр, по-хорошему, мог бы уже сам орать на всю галактику о предстоящем нападении.

Иванова посмотрела на нее взглядом, ясно говорящим: «Мало мне бед».

— Я не знаю, — сказала, смутившись, Лита, — что можно сделать. Но, по меньшей мере, они могли бы эвакуировать часть населения — сколько успеют.

— Семь дней — это большой срок. Спасибо, Лита.

Зная Иванову, Шеридана и других членов вавилонской команды, трудно было представить, чтоб они не попытаются что-нибудь сделать. Но, разузнав через пару дней о судьбе Эрии-4, Лита выяснила, что ее правительство отказалось от всякой помощи, отрицая свою связь с Тенями и, тем самым, реальность ворлонской угрозы.

Почему, в конце концов, «Вавилон 5» должен заботиться об их безопасности? Ван Майр мог бы сам поднять тревогу ради своей колонии, поставить всех на уши, вывезти людей, раз уж он не может заставить Теней уйти. Возможно, удалось бы спасти не всех, но кого-то — несомненно. Он мог бы придумать что-нибудь, про какие-нибудь ядовитые газы или нападение заглотов, если не хочет обнародовать свои связи с Тенями или ультиматум ворлонцев. Вместо этого он предпочел молчать. Маловероятно, что губернатор не в курсе существования базы кораблей, которую закладывают под новым районом их города, но губернатор тоже предпочитает молчать. Почему? Они должны знать, что ворлонцы уже уничтожили пару планет. Они боялись, что в противном случаи их атакуют Тени? Или надеялись, что как-то пронесет само?

Не просто идиоты, но и подлецы.

Шеридан придумывал какие-то собственные планы по спасению мира, в которые Литу не посвящал, но что-то заставляло ее опасаться их больше, чем ворлонских затей. Эрия-4 в любом случае была слишком далекой и незначительной колонией, чтобы кто-то мог о ней позаботиться, кроме самих жителей. И Ван Майр был последним, на кого оставалось надеяться.

В очередной раз Лита побежала к Улкешу.

— С Эрии-4 не выгнали корабли?

Она удивлялась, что Улкеш не теряет терпения от ее вопросов. Могла ли его тоже волновать судьба жителей Эрии-4?

— Нет, — отвечал он, и голос его звучал глухо и жестко.

Лите отчаянно хотелось кричать и рыдать, комок подступил к горлу, она все никак не могла проглотить его.

— Послушайте, посол. Может быть, они просто не могут их выгнать? Как вы себе это представляете? Ван Майр придет к Мордену и скажет — так и так, мы разрываем сделку, а Морден — скажет — неа. Они не смогут заставить их уйти.

— Пусть думают, — непреклонно заявил Улкеш.

— Всегда легче влипнуть в беду, чем выбраться. Разве мы не должны им как-то помочь? Если им придется выгонять корабли силой… Тени разрушат планету быстрее нас.

— Может быть.

То, что Улкеш не выгонял ее и не отказывался продолжать разговор, обнадеживало Литу. Она присела на столик возле стены, обняла себя за плечи.

— Я не понимаю, зачем уничтожать планету? Мы знаем, где находятся корабли, мы можем просто прислать крейсер и разбомбить базу… даже если город частично пострадает, жертв будет куда меньше.

— Бессмысленно.

— Почему?! Мы пройдемся по планете еще раз, найдем все следы Теней, уничтожим их, если будет нужно.

— Бессмысленно. Воля имеет значение. Они должны сами отказаться.

Лита вскочила со столика.

— Но послушайте! Разве это считается? Мы принуждаем их выбирать с помощью страха, разве это свободный выбор?

— Страх — на страх. Равновесие.

«Иногда мне хочется убить его».

— Хорошо.

«И за это — тоже».

— Послушайте, Улкеш, — от волнения она назвала его настоящим именем — или, скорее, другим, потому что трудно сказать, какие имена были для ворлонцев «настоящими». — Но ведь получается, что судьбу всего народа решает один человек — Ван Майр! Ведь Ван Майр заключил сделку с Тенями, Ван Майр может ее расторгнуть, а все остальные… четыре миллиона… они понятия не имеют, что происходит! Но вы — вы хотите убить их всех!

— Так бывает всегда. Есть тот, кто ведет, и те, кто идут за ним, и ведомые платят за выбор ведущего.

— Но это несправедливо.

Улкеш молчал.

Лите хотелось кричать на него и махать руками у него перед носом, как ветряная мельница, до тех пор, пока он не поймет ее, — но она чувствовала, что это бесполезно, а еще, чем дальше, тем сильнее она напоминала себе Шеридана, у которого никогда не хватало терпения на плодотворное общение с ворлонцами, и это было неприятно.

Прошло четыре дня. Лита просыпалась в страшной тревоге, а ложась спать, долго не могла заснуть. Странно было думать, что причиной этого душевного надрыва стала судьба злосчастной Эрии-4, но никакого другого объяснения не приходило на ум. Лита думала о ней постоянно, хоть и понимала, что это ничего не изменит, от чужих переживаний еще никому не становилось легче. Она думала о том, все ли она сделала, что могла, тогда, во время беседы с Ван Майром — может быть, была не слишком убедительна, или не сказала каких-либо доходчивых слов? Но больше всего ее беспокоило, делает ли она сейчас все, что может. Должна ли она настойчивее просить команду станции позаботиться о планете? Может быть, пользуясь какими-то своими рычагами давления, они смогут вынудить правительство колонии начать эвакуацию. Должна ли она еще активнее допекать Улкеша — может быть, она недостаточно старается для того, что заставить его передумать и отменить полет планеткиллера, если только это решение зависело от него. Это все больше напоминало безумие, потому что уж кому-кому, а Лите было совершенно ясно, что легче заставить гору перейти с места на место, чем убедить в чем-то Улкеша.

Так она уговаривала себя, но наваждение было сильнее, и, просыпаясь ночью или замирая посреди своих ежедневных забот днем, она снова и снова прокручивала в голове — что она сделала, что должна сделать, что могла для несчастной колонии.

И больше всего ей хотелось, чтоб они как-нибудь справились сами, и в следующий визит к ворлонцу она бы услышала «да» на повторяемый из раза в раз вопрос.

— Эрия-4 вывела корабли?

Но и на этот раз она тоже услышала «нет».

Не сказав больше ни слова, протянула Улкешу кристалл с информацией о следующей планете, развернулась и пошла к двери, чувствуя, как в душе расползается черная дыра, которая вот-вот поглотит ее всю, вместе с чувствами, упованиями и мечтами.

— Ты в порядке? — спросил вдруг Улкеш, разворачиваясь из глубины комнаты к выходу.

Преодолев желание по привычке сказать «да», избавляя себя тем самым от дальнейших расспросов, так, как она уже делала тысячу раз с другими, Лита ответила, останавливаясь у порога:

— Нет. Не очень… совсем нет, — и тотчас почувствовала, как перехватывает дыхание, а глаза наполняются слезами.

Улкеш смотрел на нее молча, но в самом его молчании она чувствовала что-то, заставляющее ждать с надеждой вместо того, чтоб сбежать подальше.

— Подойди.

«Только не спрашивай меня, почему. Ты и сам знаешь. Или… я и сама не знаю. Это все из-за Эрии-4? А если честно, какое мне дело до этой планеты, чтобы так убиваться? Если бы я никогда не была там и просто услышала, как о чем-то случившемся, — я бы огорчилась немного, но не более того. Из-за того, что я чувствую себя причастной? Из-за того, что сказал мне Ван Майр про „марионетку Ворлона“? Я знаю, ты читаешь мои мысли сейчас. Пусть так, читай. Мне труднее было бы сказать это вслух».

«Ты знаешь, я не могу и не хочу обвинять вас в том, что вы делаете, но и простить себя за это — не могу. И, наверное, это правильно, что я не ем, не сплю, думаю все время об Эрии и съезжаю потихоньку с катушек».

«А, возможно, дело совсем не в Эрии-4, это снова очередной повод, чтобы дать выход своим страданиям. Почему-то мне кажется, мне даже легче из-за того, что есть повод рвать и метать. А если бы все вокруг стало вдруг хорошо, я бы… я бы… не знаю, наверное, я бы совсем расклеилась. Нет, конечно, я все равно хочу, чтобы было хорошо. Очень хочу. Может быть, я наконец смогу заняться собой? Ты так смотришь, думаешь, я обманываю себя? Я расклеилась уже давно, и ничто внешнее тут не причина и не помеха».

— Чем мне помочь?

Что должно было случиться с ней, раз Улкеш начал задавать такие вопросы? Она попыталась взять себя в руки, быстренько прокрутила все варианты в голове, отметая с усилием неподходящие.

— Сделайте что-нибудь для Эрии-4, — уф, более неудачного ответа не придумаешь, его можно вывернуть по-всякому. Она прекрасно знала, что хочет сказать, но почему-то сложить это во внятную фразу не вышло. Оставалось надеяться, что он поймет все как надо и что он — не Тень какая-нибудь, манипулирующая желаниями.

— Нет, не для Эрии-4, для тебя.

«Но… я же переживаю из-за них. Это то, что действительно принесло бы мне облегчение — знать, что с ними ничего плохого не случится».

— Нет.

Чем мог Улкеш помочь ей? Именно ей. Он не Кош. Только Кош мог ее утешить одним своим присутствием. Кош никогда не задавал таких вопросов, он знал все без слов и делал все, чтобы ей было хорошо.

— Можно я подержусь за твою мантию? — выпалила вдруг она, поддаваясь поднявшемуся из глубин безотчетному порыву.

Она боялась даже представить, что подумает на это Улкеш, и закрылась внутренней стенкой от него, не давая себе услышать его мысли и чувства. Даже если она, как всегда, не поняла бы их, — она не хочет чувствовать ничего.

Улкеш кивнул, голос его по-прежнему звенел ровно.

— Да.

Лита взяла табуретку, поставила прямо возле неподвижно возвышающейся фигуры ворлонца, села и вцепилась в мантию его скафандра, прижавшись лбом к твердому прохладному ободу-воротнику.

Ей было так плохо, она не думала о том, что выглядит, вероятно, полной дурой. Точнее, думала, но чувствовала, что дошла уже до грани, когда ей почти наплевать.

— Легче?

— Да, — прошептала она, не отпуская скафандр. — Спасибо.

Ей и правда легче. Пусть Улкеш — не Кош, и у него нет того тепла и солнечного счастья, милосердия и нежного приятия, которым щедро делился Кош, — но ее распадающаяся на кусочки душа собирается воедино, бездонное, мечущееся отчаяние стихает, сменяясь мрачной, но твердой решимостью выстоять до конца и вынести все, что придется.

— Наверное, ты меня презираешь? — прижимаясь к нему по-прежнему, спросила она.

— Ты уже спрашивала, — он не терял терпения, и в голосе его не было недовольства, скорее — удивление. — Я сказал — нет.

— Знаешь… мне придется спрашивать снова и снова, пока я не поверю. Я могу?

Он кивнул.

Прошло пять дней.

Проснувшись поутру, Лита обвела залитое имитацией раннего солнечного света помещение и вспомнила, что обещала себе сделать уборку после возвращения с Эрии-4. «После» — понятие растяжимое, можно и день прождать, и неделю, и все будет — «после», но все же, стоило вспомнить о наличии совести и привести свою комнату в божеский вид.

В подходящем состоянии души уборка может быть делом приятным. Ты методично и размеренно выгребаешь грязь из углов, складываешь вещи ровными стопочками, оттираешь пятна, и под твоими руками мир в отдельно взятом кусочке пространства становится чище, светлее и гармоничнее. Лита собрала валяющуюся по комнате ношеную одежду, сгребла и запихнула в пакет, протерла инфопанель, перемыла все чашки и выбросила обертки от еды. Вытащила из стенного шкафа в душевой автоматический мойщик — маленькую машинку на колесах, довольно примитивную, потому что туда нужно было заливать воду и чистящий гель. Мыть пол после ворлонского вмешательства в ее комнату стало совсем легким делом — мойщик больше не путался в ножках стульев и столиков, не цеплялся за слишком низкие шкафчики. Лита забралась с ногами на матрас и наблюдала, как машинка прошлась по комнате два раза — слева направо и справа налево, пока не выловила всю пыль и выпавшие волоски, разлетевшиеся кругом. Вытащив длинную швабру с мохнатым верхом, Лита вручную протерла светильники, встроенные в стены, а следом, не в силах совладать с желанием чистить, скрести и драить, вымыла и сами стены, пусть даже в этом не было особой нужды. С тем же творческим порывом вычистила душевую, до блеска надраила краны, сменила занавеску и выбросила с полдесятка полупустых пузырьков от шампуней и гелей.

Жаль, что нельзя так же просто вычистить закоулки своей души. Смести налипающую на извилины мозга пыль ежедневных забот и тревог. Собрать в комок и выбросить наконец тянущиеся выпавшими волосками тяжкие воспоминания прошлого, неотвязные, незаметные, проникающие повсюду. Вымести шуршащие фантики вредных привычек и суетливых привязанностей. Отполировать изъеденный ржавчиной страхов и предубеждений металл принципов и моральных основ. Да, и уборка комнаты требует немало труда, сосредоточенности и терпения, но одно несомненное преимущество в ней есть: пускай снова и снова накапливается пыль, это будет каждый раз новая пыль, новый мусор. Вычищенное однажды не приползет назад к тебе из мусорного ящика. Совсем не так с царапинами души. То, что мучило однажды, будет приходить снова и снова, выброшенное из памяти усилием воли опять возвращается без спросу, как проступает раз за разом счищаемая и мелом, и толченым кирпичом кровь на ключе юной леди, уронившей его в комнате Синей Бороды.

Лита думала, что все оставила позади, когда ушла в пространство Ворлона, переступив через многое, вплоть — почти — до смертной черты. Но выжженное однажды, вычищенное и отброшенное, прошлое возвращается к ней опять и опять, проникает в сны, принимает разные формы.

Прибравшись, Лита села на матрас и обвела взглядом комнату, сверкающую пустотой. Все было вычищено до последней пылинки, ощущения от этого были приятные, будто она сделала что-то очень важное, исполнила свой маленький домашний долг. «Правило простое: встал утром — приведи в порядок свою планету», — вспомнилась забавная строчка из старой детской книжки. Лита читала ее в доме одного скрывающегося телепата, пока Бестер допрашивал владельца — Лита тогда еще работала ассистенткой в Пси-корпусе. Когда это было. Книжка оказалась хорошая.

Планеты в ней были маленькие, размером с дом, а главным врагом каждой планеты были баобабы.

Лита накрасилась, закрутила волосы пучком на макушке, поправила воротничок рубашки и встала у инфопанели — звонить Ван Майру.

Соединили ее с ним нескоро, возможно, он был занят чем-то важным или просто не хотел отвечать. Связь была не очень хорошая, к звучанию примазывался легкий треск, а по экрану время от времени пробегали помехи.

Ван Майр сидел за тем же столом, который Лита видела в первый и последний свой визит. Выглядел он куда развязнее, чем в прошлый раз: рубашка расстегнута, галстук с незатянутым узлом висел на шее, а сам Ван Майр раскачивался на стуле, то прятал руку в карман, то вытаскивал ее и принимался барабанить по столешнице или ерошил волосы.

— Что вы себе думаете? У вас три дня осталось, — со всей строгостью в голосе объявила Лита.

— Думаю, думаю, — нараспев ответил Ван Майр и улыбнулся широко — словно его худое лицо треснуло пополам. И Лита вдруг поняла, что он ужасно, смертельно напуган.

— Вы бы могли организовать эвакуацию населения на тот случай, если не сможете решить основную проблему, — с опаской заметила Лита.

— Я не… мое правительство решило, что не стоит поднимать панику. Неизвестно, чем это закончится, закончится, — его голос звучал ровно и даже как будто насмешливо, но более быстрый, чем в прошлый раз, темп и вот эти повторы выдавали его волнение. — Может быть больше жертв.

— Вот как.

— Губернатор надеется, что все как-нибудь обойдется. Возможно, ворлонцы блефуют.

— Это вам мистер Морден сказал?

— Нет. Я не могу найти мистера Мордена.

— А. У него, вероятно, отпуск… по состоянию здоровья. После некоторых приключений. Но у него должны быть какие-нибудь заместители. Вы должны их найти и потребовать расторжения сделки.

— Я не уверен, что у Мордена был хоть какой-нибудь заместитель. Я не знаю таких, по меньшей мере.

— Так узнайте. Тени должны общаться с вами через кого-то, они бросили на вашей планете пару сотен кораблей.

— Пару сотен? — Ван Майр натужно рассмеялся. — Откуда такие цифры. Какие корабли вообще. Я не знаю… может быть, никаких кораблей нет, ворлонцы дезинформированы. Я не знаю ничего о паре сотен кораблей.

— Ван Майр! Ну что же вы так любите сказки? Я знаю про корабли, вы не знаете. Смешно это, право. Чья это планета, в конце концов, моя или ваша?

— Да, правда, смешно.

Они помолчали какое-то время.

— Лита, — произнес заговорщицким шепотом Ван Майр, наклоняясь прямо к экрану. — Скажите ворлонцам, что у нас нет никаких кораблей. Не было. Или они ушли, и вы это проверили. Вы же можете? Я не собираюсь отказываться от идеи их изгнания, мне просто нужно время.

— Ворлонцев, — назидательно и с сожалением ответила Лита, — не обманешь. Ворлонцы могут просканировать меня, просканировать вас, просканировать вашу планету с орбиты, они заметят любое, самое малое присутствие Теней.

— Ах так, — выдохнул он, и это прозвучало, как хрип.

Еще пауза.

— Лита, это все бессмысленно. Какой-нибудь мелкий кораблик не уберется — и планету уничтожат все равно, даже если я заставлю остальных уйти.

— Вы заставьте сначала, вам зачтется.

— Ах так.

Они еще помолчали, и в какой-то момент Лита подумала, что пора прощаться и разрывать связь, но тут Ван Майр наклонился к экрану и четко произнес:

— Х..ло твой Ворлон, Лита.

«Это нормально, что мне хочется запустить чем-то тяжелым в экран? Да, это нормально. А теперь, Лита, соберись, вдохни, выдохни — и посмотри на все его глазами. Прими, что с его точки зрения он совершенно прав. Ты бы тоже так ругалась бы на его месте, если не хуже».

И все же она не выдержала и разразилась гневной тирадой:

— Да, несомненно. Все потому, что не дал вам возможности насладиться подношениями союзничков мистера Мордена, отобрал плод, привлекший вас яркой шкуркой, прежде чем вы вгрызлись в него и добрались до ядовитой косточки. И вы никогда не узнаете, чем бы пришлось вам заплатить за эти данайские дары. Вне зависимости от того, чем закончится эта неделя — вам никогда не придется жалеть о том, что вы не умерли сейчас. Вы не узнаете, что есть вещи, которые страшнее смерти.

— Я знаю про такие вещи.

— И ворлонцы навсегда останутся для вас х..лами, пусть на эти три дня, пусть на три тысячи.

— Хорошо бы, чтоб на три тысячи, по меньшей мере.

— Хорошо бы. Идите, ищите агентов Теней. Я желаю вам удачи.

Прошло три дня после этого разговора. Вечером Лита записала в компьютер время побудки на четыре ноль-ноль, забралась в постель, но заснуть не смогла. Пролежала несколько часов, бессмысленно вглядываясь в пустоту, а после поднялась, оделась, нарисовала ресницы и брови, и пошла вниз, в «Зокало», где кипела ночная жизнь «Вавилона 5». Желтые, белые, синие огни скользили по лицам посетителей — испитым, трезвым, бледным, красным, свежим и помятым. Кто-то приходит сюда праздным гулякой, отоспавшись хорошенько за день и ни одной тревожной мысли не держа в голове. Кто-то приходит, чтоб прогнать тревогу и умерить тоску. Кто-то использует это место для тайных встреч на виду. Кто-то просто приходит, сам не зная зачем.

Лита села у барной стойки, заказала кофе. А потом, подумав, попросила добавить в кофе коньяк. Ночь длинна впереди, и слишком тяжела голова.

На помосте кудрявая певица танцевала с микрофоном в руках, отбивая ритм в такт своей песне, покачивая бедрами и улыбаясь толпе. У нее был приятный журчащий голос, пела она о любви.

Лита развернулась вполоборота, облокотившись на стойку, чтоб смотреть на нее. Она догадывалась, что выглядит сейчас совсем как эти, из категории «пришел залить проблемы» — с печатью лишений сна на бледном лике и бешеной тоской в очах. Да она и правда за этим пришла.

Компания людей и центавриан собрала ламповый кружок по покеру в уголке. Они громко смеялись, вскрикивали, стучали по столу, ругались друг на друга. Самые азартные расы из всех, собравшихся на «Вавилоне 5».

Девушка пела, пританцовывая.

Девушка смотрела Лите в глаза, ее взгляд был теплый и нежный.

«Жизнь бывает очень тяжела, я знаю», — словно хотела она сказать.

Хотя — почему «словно»? Она и говорила это, беззвучно, почти бессловесно, а Лита слегка приоткрыла завесу, отделяющую ее от мира чужих душ, чтобы поймать ее послание.

«Никогда не отчаивайся. Что бы ни было — жизнь продолжается. Жить — хорошо — несмотря на боль».

Лита пила терпкий кофе с коньячным шлейфом. Телу Литы хотелось спать, но душа будет бодрствовать, не смыкая глаз.

«Если я смогу подарить тебе хоть чуть-чуть надежды — я не зря здесь нахожусь, не зря пою».

«Спасибо», — ответила Лита, про себя, впрочем. Она бы донесла свою благодарность до адресата, но боялась смутить ее или напугать — та ведь не знает, настолько точно считала ее послание заблудшая рыжая телепатка с чашкой коньячного кофе в руках. Может быть, она знала мисс Александер — а может быть, и нет. Здесь толпы народа, и никто не обязан знать Литу. А она давно перестала носить значок Пси-корпуса и перчатки — с тех пор, как сбежала с Земли.

«Мне, конечно, ничуть не легче, но все равно — спасибо».

Допита последняя капля кофе, Лита повернула чашку, вглядываясь в гущу: говорят, по ней можно гадать. Только она не знала, как. Если старательно вращать чашку особым образом, можно составить из гущи крейсер Теней. Ей совсем не хотелось такого предсказания. Хотя… смотря как его интерпретировать.

«Пусть они уйдут с Эрии-4, пусть они уйдут», — молила Лита неизвестно кого, разрисовывая узорами фарфоровое донышко.

Время близилось к четырем.

Лита покинула бар и вернулась в каюту посла.

Посреди своей комнаты Улкеш возвышался темно-фиолетовой башней с рогатой вершиной, окруженный клубами серо-желтого газа. Перед ним парила в воздухе похожая на зеркало в округлой раме инфопанель. Лита прошла бочком поближе, на ходу снимая маску. Ядовитый газ забивал нос и горло, застывал намертво в легких, так что какое-то мгновение, довольно мучительное, она не могла вдохнуть, пока не раскрылись жаберные щели на шее, приспособленные именно к этому типу атмосферы, и тогда снова стало легко. Теребя маску в руках, Лита встала напротив экрана чуть позади Улкеша.

Мембрана инфопанели вспыхнула разными цветами, засияла изнутри. Сполохи света и цвета быстро сложились в картинку, и Лита увидела черное небо над рыже-синим шаром Эрии-4. Таймер с обратным отсчетом в углу монитора мигал, возвещая приближение часа Икс. Лита знала, как обозначаются ворлонские цифры, и считала про себя по-английски: тридцать минут, двадцать пять минут, двадцать минут. И все ждала, что над ржавым горизонтом планеты появится россыпь крабовидных черных корабликов, убегающих прочь. Но все было безмолвно и пусто, и с каждой сменой значка на таймере становилось страшней и страшней.

Пятнадцать минут, десять минут, пять минут. Лита почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и чуть было не схватилась за скафандр Улкеша, но он обернулся к ней и пронзил жестким взглядом — и ей мигом расхотелось цепляться, да и колени перестали так дрожать. Улкеш не мог ее утешить, но заставить почувствовать себя сильной — мог.

И она будет сильной в эти предстоящие минуты, хотя бы потому, что ее слабость и переживания никому не помогут. Все, что она сделала или не сделала — в прошлом, и ее чувства из-за сделанного никому не помогут. Может ли желание изменить ход вещей, происходящих за множество световых лет отсюда?

Четыре. Три. Два. Один. Вензеля и завитушки погасли, и зажглась пульсирующая красным точка. В то же мгновение небо над Эрией-4 разорвалось десятком небесно-голубых венчиков, и Лите показался диким нонсенсом их нежный и мирный цвет в сопоставлении с тем, что они несли. Толстый, круглый, как зеленый клоп, планеткиллер подлетел к планете, окруженный стайкой дредноутов с длинными щупальцами и легких истребителей, и сияние звезды, вокруг которой вращалась Эрия-4, высветило ярко его пятнистую спину. Камера приблизилась к флоту, показала крупным планом покатые блестящие корпуса, испещренные узорами, мощные лопасти двигателей и ребристые щупальца головных орудий — корабль-разведчик, с которого передавали съемку, покинул свою позицию и присоединился к остальной группе. Затем он сделал крутой вираж, и Лита увидела на экране бледно-желтый материк Эрии-4, окруженный фиолетовым морем.

В сознании Литы, словно в четком сне, возникла та самая картина, показанная Ван Майру там, внизу: как выбегают жители из своих домов, чтобы взглянуть на затмившееся внезапно солнце, запрокидывают головы, прикрывая ладонями глаза. Женщины и дети, шустрые и хамоватые подростки, любопытные сплетницы-старушки, опасливые, предчувствующее нехорошее старики, пьяницы и наркоманы, нищие и больные, власть имущие и богатые, гангстеры с оружием и золотыми цепями на толстых шеях, полицейские возле своих машин, не торопящиеся их ловить — все поднимут головы вверх, когда солнце затмится и померкнет привычный дневной свет.

Тогда она рухнула на пол, забилась, как в судороге, ломая ногти о твердый настил, выгибаясь, ударяясь головой. И кричала раз за разом, захлебываясь в слезах, соплях и слюне:

— Вы не можете сделать этого! Не делайте этого, не делайте! Пощадите их! Я знаю, они хотели их выгнать, они не смогли, я знаю, они хотели. Пощадите их, дайте им время… Не делайте этого, пожалейте их всех.

Туман застлал ей глаза, она ничего не видела вокруг и почти ничего не слышала, оглохнув от собственных воплей, и не хотела ничего слышать и видеть, боясь узнать, что планеткиллер выстрелил.

И через завесу ее криков донесся ровный голос Улкеша:

— Тени уходят.

Очнувшись, словно ее окунули в воду, Лита приподнялась, опираясь на руки, села на пол. С широко раскрытым ртом, не дыша, она смотрела, как с поверхности Эрии-4 в рассыпную поднимаются пригоршнями паучки темных кораблей, мечутся и тают в бездонной тьме космоса. Ворлонские истребители носились туда-сюда вслед за ними, стреляли — и то один, то другой крабик ярко вспыхивал и гас, уже навсегда. Но были и такие, что успели просочиться в гиперпространство — кораблям Теней не нужно создавать точку перехода, и они просто таяли, пуская напоследок по щупальцам рябь.

Когда последний корабль был уничтожен, ворлонский флот развернулся кругом, открыл желтые точки перехода и скрылся.

Инфопанель погасла, белые клубы газа пересекали ее плоскость, струясь из-под потолка, и разбегались клочьями по комнате.

— Вставай, — сказал Улкеш Лите, ошеломленно смотревшей на пустой экран. — Иди отдыхай, у нас завтра много работы.